Что писал Буревестник революции об Арзамасе и арзамасцах

...В погожий весенний денек 1902 года по булыжным мостовым арзамасских улиц ехал извозчик. В его пролетке сидел высокий человек в широкополой шляпе и плаще-крылатке, накинутом на белую вышитую косоворотку. Извозчик остановился у дома купчихи Подсосовой на Сальниковой... Так началась арзамасская ссылка великого пролетарского писателя, или «европейски знаменитого писателя», как называл его в то время В. И. Ленин, Алексея Максимовича Горького. С мая по сентябрь 1902 года он находился здесь, в Арзамасе, под неусыпным надзором полиции. Об этом вроде бы все и всем известно, написаны тысячи и тысячи страниц. Арзамасцы гордятся тем, что город связан с именем писателя. Ну а вот сам Горький весьма пренебрежительно отзывался и об Арзамасе, и в особенности об арзамасцах…

Ходят свиньи и обыватели

А. М. Горький прибыл в Арзамас 5 мая 1902 года по только что построенной Ромодановской железной дороге. Чуть позднее приехала его жена Екатерина Павловна с пятилетним сыном Максимом. Пешковы сняли дом купчихи Подсосовой на Сальниковой улице (ныне ул. Карла Маркса, 17).

Только-только приехав, он писал:«[…] Вот я в Арзамасе и очень доволен этим. Славный город. 36 церквей и – ни одной библиотеки. По улицам, мощенным огромными обломками каких-то серых скал, ходят свиньи, полицейские и обыватели, ходят медленно, имея вид существ, совершенно лишенных каких-либо активных намерений.

Уличная жизнь очень развита – обыватели бьют жен своих на тротуарах. Представлялся мне один из местных помещиков – интересный парень, по его словам. Говорит, что «любит царя, кто б он ни был (?), склонен к дебошам, сорок раз падал с лошади и оттого несколько рассеян», а может быть, и просто глуп.

Тихо здесь, славно. Окрестности – мне нравятся, широко, гладко. Вообще должен сказать, что, если начальство думало, посылая меня сюда, причинить мне неприятность, – оно ошиблось. Заведу себе на днях стол, начну работать и накоплю здоровья лет на пять. Квартира хорошая […]» (Из письма К. П. Пятницкому. 8 или 9 мая 1902, Арзамас).

Письмо это написано через несколько дней по приезду. Возможно, за это время он и не успел узнать, что помимо церквей в то время в Арзамасе существовало по меньшей мере 4 публичных библиотеки, но поражает другое: еще не узнав арзамасской публики, пролетарский писатель вставит городских обывателей в один ряд со свиньями. Вот так вот, сразу и бескомпромиссно!

В эти же дни он пишет письмо А. П. Чехову, в котором говорит: «Вообще – здесь очень любопытно жить, давно уж я не видел так много тупых и наивных людей в одном месте». Вот такой вот снобизм. Оно и понятно: «европейски знаменитый писатель» приезжает в какое-то захолустье. Ну и отношение соответствующее.

Ну а как же «человек – это звучит гордо!»? Кстати, именно отсюда вылетело это крылатые выражение, именно в Арзамасе Горький закончил работу над пьесой «На дне», начатой в Крыму. Ну, вот так как-то: «Дождь идет, черт его дери! Собаки воют, вороны каркают, петухи поют, колокола звонят, а людей – нет! По улицам ходят одни попы и ищут – кого бы похоронить, хоть за 30 к.? […]» (Из письма А. П. Чехову. Между 1 и 8 августа 1902, Арзамас.)

Может, и действительно не было тогда в Арзамасе достойных людей? Да нет, были. Тот же Николай Щегольков, например. Ах, да! Черносотенец, монархист, реакционер… Ну тогда Геннадий Терентьев – человек передовых взглядов, создатель первой в городе футбольной команды и, чуть позже, кинотеатра «ГеТе» – площадки для «важнейшего из всех искусств». Но почему-то остались они вне поля зрения писателя.

Поют соловьи и прячутся шпионы

Нужно отметить, что и сами арзамасцы с опаской относились к ссыльному, хотя порой любопытство брало свое.

«[…] А о жителях слышал, что они меня боятся и будто бы по поводу появления моего говорят так: «Вот не было печали, так черти накачали! Пойдут теперь и у нас прокламации с революциями». Никто ко мне – кроме разных людей низкого звания – не ходит, опасаясь, что визит такой может наложить пятно неблагонадежности, а я этому рад…

Тихо здесь, спокойно, воздух – хороший, множество садов, в садах поют соловьи и прячутся под кустами шпионы. Соловьи – во всех садах, а шпионы, кажется, только в моем. Сидят во тьме ночной под окнами и стараются усмотреть, как я крамолу пущаю по России, а не видя сего – покряхтывают и пугают домашних моих.

Честь и слава министерству внутренних дел! Как неутомимо оно обращает на меня внимание обывателей русских! В Арзамасе публика начала почитывать Горького из таких соображений: «Надо почитать его, черт возьми! А то узнает как-нибудь, что не читали, скажет – «невежды». И покупают книжки, бедные люди! А мне то и на руку». (Из письма А. П. Чехову. 8 или 9 мая 1902, Арзамас).

Ну, по меньшей мере, видно, что «невежды» хотя бы умели читать. Далее:«…Мне все больше нравится здесь… Патриархальность здешняя граничит с удивительной тупостью. Нередко группа дам в шляпках и со всеми знаками принадлежности к высоким слоям местного общества останавливается на дороге, смотрит в окна и рассуждает: «Какой худой! Страшный... Сразу видно, что за дело его сюда сослали!» И т. д. Сначала я – ничего! – терплю. Потом – спрашиваю: «Сударыни, вам милостыню подать?» . После этого они уходят». (Из письма К. П. Пятницкому. 20 или 21 июня 1902, Арзамас).

Жизнь Горького в Арзамасе действительно проходила под неусыпным полицейским надзором. На улице, напротив его квартиры, был установлен специальный пост, полиция держала на учете каждого, кто посещал писателя. А что делать? Служба такая! Это, конечно, тоже не могло не раздражать писателя.

«…Живу – очень недурно. Много работаю. Городишко красивый и очень смешной, дикий, что меня весьма занимает. Приставили ко мне несколько шпионов, иные – дошлые – заходят поговорить «по душе», другие прогуливаются под окнами… Принимают меня здесь за фальшивого монетчика, и, когда я дам нищему серебряную монету, полицейский, стоящий против окон, отбирает ее у нищего и пробует зубом.

Полиция здесь – глупа и нахальна. Одного пристава принужден был выгнать вон из квартиры. Вообще – занятно…» (Из письма В. И. Немировичу-Данченко. 22 или 23 июня 1902, Арзамас).

«Среди сонных, трусливых баранов…»

Но, конечно, были и исключения из общей «серой» массы арзамасской публики, к которым писатель проявлял благосклонность.

«…Начинаю вступать в местное общество. Здесь, как и на всех других точках земли, тоже есть хорошие люди» (Из письма К. П. Пятницкому. 15 или 16 мая 1902, Арзамас).

Одним из таких арзамасских знакомых, оставившим у Горького добрую память, был местный общественный деятель священник Федор Иванович Владимирский, который значительную часть своей жизни посвятил постройке городского водопровода.

«…Познакомился я с одним попом. Хороший, редкий поп! Нечто вроде арзамасского Моисея, ибо тоже занимается водопроводным делом. Только Моисей мог сразу – ударом палки по камню – добыть воды, а мой поп двадцать лет бьет по башкам местных купцов и – все еще пока без результата. Крепкие башки, как видите. Славно бы такими башками арзамасские улицы мостить, а то здесь мостят таким мягким известковым камнем, что в сухую погоду дает белую едкую пыль.

…Как приятно встретить среди сонных, трусливых баранов и жадных, тупых волков – упругую человечью энергию, неуклонное стремление к цели сквозь трясину всякой глупости, пошлости и жадности! Сидел он, поп, у меня сегодня, читали мы с ним книжку Мадзини, восторгался поп и говорил мне, подмигивая: «А? Человек-то? Что есть лучше человека? Ничего нет, государь мой! Так и знайте – ничего нет! И другим поведайте – нет ничего, что было бы лучше человека в мире сем!».

Кривой сапожник придерживается такого же мнения. Боюсь, что они и меня обратят в свою веру…». (Из письма К. П. Пятницкому. 23 или 24 июня, Арзамас).

В «свою веру», вероятно, они Горького так и не обратили, но «Человек – это звучит гордо!», возможно, родилось не без влияния этих попа и сапожника.

«Живу очень недурно»

Будучи в Арзамасе, ссыльный писатель мог позволить себе снять «огромный дом – что-то около 12 комнат», как писал он А. П. Чехову, с садом, на главной улице города в то время. Завывая к себе в гости А. П. Чехова, он писал: «… Ко мне от Нижнего семь часов езды по железной дороге, по очень скверной дороге! Но – у нас есть сад, с огромной липой в нем, а под этой липой мы пьем чай, дважды в день. И есть у нас четыре пустых комнаты, назначены они для Вас…». (Из письма А.П. Чехову. Начало июня 1902, Арзамас).

В Арзамасе Горький много работал. Помимо окончания пьесы «На дне», здесь же он приступил к созданию пьесы «Дачники». В Арзамасе у него возник замысел романтической поэмы «Человек», и, по-видимому, были сделаны наброски, использованные впоследствии в целом ряде произведений, например, в рассказе «Как сложили песню».

И вот кого точно он желал видеть в своем «огромном доме», так это столичную богему, которую настойчиво звал к себе, и которая потянулась в провинциальный Арзамас к писателю. «Тупые и серые» арзамасцы боязливо назвали посетителей Горького «Подмаксимками».

В арзамасской квартире А. М. Горького побывало немало его друзей и знакомых. Гостили писатели Л. Андреев, Е. Чириков и С. Петров (Скиталец). В связи с предстоящей постановкой пьесы «На дне» в Московском Художественном театре приезжал один из его руководителей В. И. Немирович-Данченко. Говорят, даже был Шаляпин. Навещали писателя знакомые из Нижнего Новгорода. Один из гостей – художник С. А. Сорин – написал портреты А. М. Горького и Е. П. Пешковой.

В августе 1902 года «дело» Горького было прекращено. Выдвинутое против него обвинение доказать не удалось, а расправиться с известным писателем без достаточных оснований царские власти не решились. «Особый надзор» упразднили. Горький тут же покинул Арзамас. Навсегда.

Николай ЖИДКОВ.