390 лет назад, в 1634 году, по приказу царя Михаила Федоровича был основан женский монастырь во имя Алексия, человека Божия, как Царское богомолье. Поводом к основанию обители послужило рождение наследника престола Алексея Михайловича, в честь имени Небесного покровителя которого и был освящен новый монастырь.

Мысли Достоевского

Обитель переживала и взлеты, и падения. Славная страница ее истории связана с именем великого старца преподобного Феодора Ушакова, дяди знаменитого флотоводца, в XVIII веке возродившего ее, до этого пришедшую в упадок. По преданию, в стенах монастыря какое-то время подвизалась блаженная Ксения Петербургская, здесь в молитвах и трудах проживала блаженная Елена Афанасьевна Дертьева – наставница преподобного Антония Радонежского…

Однако самой трагичной страницей монастыря стали первые годы советской власти, когда в стенах древней обители расквартировались части Красной Армии.

Ф.М. Достоевский в «Дневниках писателя» описывает любопытный случай. К одному известному на Руси старцу, монаху-исповеднику, в 70-х гг. XIX века пришел на исповедь молодой мужчина. Вернее, не пришел, а приполз на коленях, твердя одну фразу: «Нет спасения мне, проклят!» Когда же старец попросил рассказать его, в чем он согрешил, тот поведал поистине дикую историю. Раз в его деревне собрались парни и заспорили между собой, кто сможет сделать самый дерзкий поступок – «кто дерзостнее сделает». И этот несчастный был самый упрямый и больше всех уверял, что он-то способен на самый дерзкий поступок. Тогда один из парней отвел его в сторону и спросил, точно ли он так сделает, как заявляет. Тогда Влас (так было ему имя) поклялся своим спасением на том свете, что точно исполнит всякое дело, лишь бы выиграть спор.

Парень приказал ему пойти в церковь на причастие, но не проглатывать Святые Дары, а сохранить их. Когда Влас так сделал и принес частицу Даров своему товарищу, тот повел его в огород, вынул жердь, воткнул ее, положил наверх Святую Частицу и велел выстрелить в нее из ружья. Влас зарядил ружье, прицелился… И вот только бы выстрелить, как вдруг перед ним явился крест с распятым Спасителем… Тут богохульник и упал с ружьем без чувств. А потом уже, осознав свой грех, пополз на коленях в Херсонскую губернию к тому старцу.

Федор Михайлович, анализируя этот случай, приходит к выводу, что один только русский народ способен на такие вот крайности. Это, прежде всего, забвение всякой меры во всем – гулять так гулять, любить так любить, разрушать так разрушать. И это бывает внезапно, и часто с большой группой народной, переходит в своеобразное наваждение! «В русском человеке, - пишет Достоевский, - есть потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении дойти хоть до пропасти, свеситься в нее, взглянуть в самую бездну и нередко броситься в нее, как ошалелому, вниз головой».

Достоевский оказался прав. Русская революция полностью подтвердила его мысли. Многие люди, недавно искренне верующие в Бога, считавшие за страшное преступление съесть кусочек рыбы в среду Великого поста, вмиг и вдруг сбросили с себя всякую добродетель, озверели, попрали не только нормы церковные, но и всякие нормы нравственности и приличия. Революция превратила русского мужика в зверообразного богохульника. Уж если забыть Бога, то не просто забыть, непременно нужно начать громить недавние святыни, надругаться над тем, чему недавно поклонялся в благоговейном исступлении.

Так на одних из проходивших в Арзамасе «Щегольковских чтениях» рассуждал наш краевед Андрей Потороев. И в доказательство приводил революционные хроники Арзамаса.

Монахинь – на произвол судьбы

18 августа 1918 года вошли в город красноармейские части, озлобленные отступлением, оборванные, полуголодные. Среди них были латышские стрелки, но, по мнению историков, не более 300 человек. Остальные наши – русские мужички и мальчишки, год назад наверняка говевшие, постившиеся и посещавшие храмы Божии. Что первое они стали делать? Громить монастыри, осквернять храмы, ругаться над святынями.

«Почему именно монастыри? Они были огорожены стенами, прочными воротами, в них можно было держать оборону в случае удачного наступления армии Колчака. Но и не только. Ведь монастырь – это сердце христианской жизни, это сосредоточение идеалов православия, это оплот Церкви. И разрушать монастыри, надругаться над святыми мощами, взорвать храмы, стрелять из винтовок по ликам святых, по их глазам – это чисто русское явление, к сожалению!», - говорил краевед.

В начале сентября 1918 года часть Алексеевского монастыря занял товарищ Левинсон, занимавшийся формированием артиллерийского дивизиона. Монахини были выселены в подсобные помещения. Часть из них бежали в села уезда, спасаясь от насилия красноармейцев, в монастыре оставались только престарелые и больные. Их-то, вкупе с инокинями Николаевской обители, арзамасский исполком решил вывезти в Понетаевский монастырь.

 Игуменья Никольского монастыря Евфросинья 5 ноября 1918 года написала «Покорнейшее прошение» местным большевикам. Она умоляла оставить в стенах обители ее подопечных, поскольку все они были больные, престарелые и дряхлые. «Каждый может себе представить, как тяжело и невыносимо выйти из родного гнезда прямо на воздух, на мороз, прожив в обители 50-70 лет…Граждане! Сжальтесь над нами, беспомощными, беззащитными, брошенными на произвол судьбы!», - взывала монахиня к голосу совести арзамасских властей. Но тем были чужды жалость и сострадание, особенно к «классово чуждым элементам». Были приготовлены подводы и лошади для перевозки старух.

Но, к счастью, за них заступился комендант Штаба Восточного фронта, да и лошади были «мобилизованы» в Красную Армию. Так инокини остались в стенах своих монастырей. Они ютились в подвалах, на чердаках, в сараях. Питались капустой и картофельными очистками. Многие из них не пережили суровую зиму 1918-1919 гг.

Как варвары…

Когда весной 1919 года воинские части покинули Алексеевский монастырь, санитарным врачом Арзамасского уезда Грациановыми и военным доктором Сорокиным был составлен акт осмотра помещений. Оказалось, что красноармейцы вели себя, как варвары. В певческом корпусе на обоих этажах были испорчены печи, выломаны почти все печные дверцы. Между помещениями сломаны перегородки, сожжены некоторые двери. На полу остался слой соломы, мусора, человеческие испражнения, остатки гнилого картофеля… В таком же состоянии был Живописный корпус. Уборные монастыря были загажены и переполнены до полной непроходимости.

Из трех монастырских бань одна сожжена, другая превращена в конюшню, пол разломан и покрыт навозом. Две помойные ямы переполнены. Помои и прочие отбросы вываливались прямо на двор, так что накопились обледенелые груды мусора, оттаявшие весной и своим зловонием делавшие пребывание в монастыре невыносимым. Но куда было деваться оставшимся монахиням? Они были обязаны очистить монастырь от этого безобразия. На помощь им 3 марта 1919 года местный исполком прислал 20 буржуев. Кто были эти несчастные? Есть основания предполагать, что они являлись заключенными арзамасского концлагеря, погибшими впоследствии от тифа.

Именно в Алексеевском монастыре с 16 апреля 1919 по март 1923 года находились бараки сыпного тифа. В качестве бесплатных и безропотных сиделок опять выступали монахини. Конечно, они умирали, но это нигде не фиксировалось.

С 1920 года бывшие насельницы объединились в трудовую артель, они шили одежду для красноармейцев, плели сети и т.п. Помещения монастыря сдавались им в аренду на общих основаниях. Однако 30 августа 1924 года последовало распоряжение Нижгубисполкома о закрытии Алексеевского монастыря и роспуске трудовой артели. Все монахини были выселены на улицу, а на территорию обители въехал 51 полк. 4 августа 1925 года церковь Успения Богородицы была передана под военные склады, а весной 1926 года подобная участь постигла Вознесенский храм. Позже в нем разместили квартиры комполитсостава.

«К слову сказать, воинская часть не отличалась моральной устойчивостью. Сохранились сводки ОГПУ за 1927 год, из которых видно, что среди солдат процветали пьянство и распущенность. Винтовки находились в неисправном состоянии, уровень стрельбы оставлял желать лучшего. В воинскую часть приходили женщины из соседних деревень и продавали красноармейцам самогон. Командирский состав устраивал вечеринки в стиле буржуазных попоек, на которых даже говорились речи антисоветского содержания», - рассказывал А. Потороев.

Воинская часть на ул. Советской прочно обосновалась в стенах бывшей обители. Цвет и гордость Арзамаса – Алексеевский Новодевичий монастырь, Царское богомолье, был поруган и осквернен. Однако, к счастью, сохранились здания двух главных монастырских храмов. Уже в наше время одна из церквей начала возрождаться. Есть надежда, что бывшая обитель все-таки будет возвращена Русской Православной Церкви, и вместо топота военных ботинок в монастыре раздастся колокольный звон, и под тихое монашеское пение инокини после вечерней молитвы будут обходить стены своей святой древней обители, как это было почти 400 лет назад.

Николай ЖИДКОВ.

К 1917 году в обители было 838 насельниц: 90 монахинь и 748 послушниц. К началу XX века в монастыре стояли три храма: пятиглавый холодный Вознесенский, построенный и освященный в 1787 году игуменом Санаксарского монастыря Венедиктом, трехэтажная Успенская церковь с приделом во имя Алексия, человека Божия, построенная на месте Алексеевской церкви в 1798–1805 годах, и церковь в честь преподобного Иоанна Лествичника в двухэтажном больничном корпусе, возведенном в 1825–1827 годах.